Вступление

В 80-х годах, проходя службу в 76 воздушно-десантной дивизии, я почти ничего не знал о событиях, происходящих в Афганистане.

По многочисленным статьям из «Красной Звезды» можно было узнать, что в частях и подразделениях  Туркестанского округа отдельные военнослужащие, громя условного «противника» на тактических учениях, часто представлялись к орденам и медалям, а в Афганистане, а находящиеся там в ограниченном контингенте бойцы, активно занимались строительством школ, детских садов, посадкой различных зелёных насаждений на совместных с афганцами субботниках.

От офицеров и прапорщиков, которые прибывали «оттуда» в отпуска, или прослужив два года, доходила информация, что «строительно-мичуринская деятельность» довольно часто совмещалась с ведением боевых действиях против  многочисленных вооруженных формирований, не приемлющих тогдашнее правительство и присутствие советских войск  в  своей стране.

Вот в такой обстановке мне 14 октября 1983 года предстояло убыть на два года  для прохождения службы в Афганистане.

После четырехчасового перелета из Москвы, ранним утром 15 октября 1983 года я вступил на землю в Ташкентском аэропорту. Так как был в офицерской форме, то после получения багажа попал в  кольцо многочисленных таксистов, которые опытным взглядом определяли будущих или уже закаленных в боях воинов-интернационалистов. Лица и кисти рук  последних обычно отличались  плотным загаром.

До пересыльного пункта ранним утром  добирались только на такси. В те времена советский рубль был стабильным, и поездка по счётчику стоила 2 рубля, но таксисты заламывали все 6 рублей, так как твердо знали, что без их услуг не обойтись.

Пересыльный пункт представлял собой воинское учреждение, задачей которого была регистрация всех для последующего отправления воздушным транспортом в Кабул. Все прибывающие  делились на две неравные группы: кто ехал  впервые ( в своем меньшинстве) и «бывалых» — отпускников, командировочных, излеченных после ранений и болезней. Вылет, как правило,  через сутки после прибытия, но часто откладывался и на более поздний срок. Обитатели «пересылки», убивая время до отлета, мелкими группами убывали в ближайшие окрестности хлебного города.

Большая часть предпочитала коротать время у озера Рахат, где было много шашлычных, чебуречных и небольшой базарчик. До отправления на аэродром старались, исходя из своих возможностей, вкусить все прелести восточной кухни, заливая их не только зеленым чаем…

В психологическом плане тяжелее всего было впервые ждать отлёта «за речку». Всё неведомое всегда вызывает чувство тревоги. Запомнился один офицер,  возвращающийся после ранения  дослуживать в свою часть. После влета ИЛ-76,  взявшего курс на Кабул, из-за сильного нервного перенапряжения, его всего  лихорадочно   трясло.

Ему оставалось дослужить каких-то   три месяца, и это время, по его разговорам, будет состоять из многочисленных поездок его взвода «КрАЗов» в колоннах по маршруту Кабул-Хайратон и обратно, где обстрелы и подрывы машин были обычным явлением, а получать ещё ранения (вероятность которых была всегда  высокой) ему  не хотелось.

Первые впечатления

Утром 17 октября 1983 года, перелетев на ИЛ- 76 из Ташкента, оказался на афганской земле.

Буквально через полтора часа после прибытия в Кабульский аэропорт я уже находился в штабе 357 пдп, где представился командиру полка подполковнику Салдунаю Етобаеву.

Переночевав в офицерском общежитии, с первыми лучами солнца доехал в кузове ЗИЛа на вертолетную площадку. Менее чем через час  погрузочная команда загрузила боеприпасами и продовольствием пару «Ми-6»-х, которые  взлетев, взяли курс на Бамиан…

Я в роли пассажира на ведущем вертолете с большим интересом взирал на открывшуюся из иллюминатора картину: внизу виднелся «горный океан»: горы в некоторых местах были столь высоки, что наш вертолет пролетал над ними всего в какой-то сотне метров. Поражало еще то, что горы были абсолютно безжизненны, только в долинах, где текли горные реки, виднелись узкие полоски растительности. Всё имело светло-коричневый цвет, за исключением вершин, покрытых ослепительно белыми ледниками. Весь этот пейзаж «накрывал» купол голубого неба без единого облака…

Несмотря на то, что это происходило 18 октября, температура воздуха была более 25°С,  было довольно жарко даже в летящем вертолёте. На сороковой минуте полёта “вертушки” подлетели к Бамианскому гарнизону. Сделав  круг, они зашли на посадку. Я сразу же обратил внимание    на то, что гарнизон опоясывали траншеи по всему периметру  расположения подразделений. Прежде чем продолжить рассказ, хочу остановиться на кратком описании афганского городка Бамиана. Он    находится в центральной части Афганистана в 120 километрах северо-западнее Кабула, является административным центром провинции Бамиан.   

Основные здания — одноэтажные дома, построенные из высушенных на солнце глиняных кирпичей. В то время население городка составляло око­ло десяти тысяч человек, из них большинство — хазарейцы (думаю, и сейчас больших изменений там не произошло). Интерес для путешествен­ников представляют скалы, обрамляющие долину, в которой лежит город. В северной их части вырублен комплекс буддийского монастыря, имеющий более двух тысяч пещер с лестницами и переходами. Действовал монастырь с четвертого по восьмой век нашей эры. Город возник в первом  I   веке н.э. и до седьмого века являлся крупнейшим буддийским центром.

Самая большая достопримечательность — статуи Будды, вырубленные в скалах: «Будда-мужчина» — высотой 53 метра , «Будда- женщина» — 47 метров и «Будда-ребёнок» — 12 метров.

До апрельской революции 1978 года Бамиан являлся крупнейшим ту­ристическим центром Афганистана. Но война помешала достроить ряд зданий для обслуживания иностранных туристов. В то время этот город находился в частичной изоляции от остальных районов страны. Дорога, идущая с восточной границы Афганистана через Бамиан, контролировалась многочисленными вооруженными группами различной численности и ориентации. Они имели своих покровителей в Пакистане, Китае, Иране, исправно снабжались их оружием для борьбы с советскими и правительственными войсками.

… Ещё не остановились лопасти «вертушек», как на выходе из грузового люка меня встретил командир 3 взвода 4пдр старший лейтенант Константин Соколов.  Затем я представился командиру роты капитану Владимиру Ушакову. После короткого разговора он дал мне понять, что сегодня в 23.00 по местному времени батальон выходит на «войну», и мне придётся участвовать. Я хотел было робко возразить, что ещё не привык к высокогорью (гарнизон находился на высоте 2700 метров ), но, словно прочитав мои мысли, Ушаков сказал: «Чем раньше «врубишься» в обстановку — тем лучше». В 22.00 18.10.83г. я стоял в строю, слушая боевую задачу, которую ставил личному составу командир роты. Из неё я понял, что необходимо в пешем порядке пройти около пяти километров и до четырёх утра занять господствующие высоты восточной части ущелья, где находился аул Хами-Ганаг. После изнурительного перехода в указанное время в кромешной тьме взвод, в котором я находился, вышел на указанный рубеж. Мне дали в подчинение отделение 3 взвода.

Заняв высоту, не мешкая, солдаты начали окапываться, причём окопы оборудовали парными, один солдат огневую позицию оборудовал в сторону ущелья, а другой — в противоположную сторону, в тыл, откуда был вероятен обстрел обходящего противника. Моим напарником был самый неопытный боец, который не имел даже малой саперной лопатки. Окоп он «оборудовал» с помощью шомпола и крышки ствольной коробки от автомата…

Впоследствии я узнал, что в роте было в наличии менее трети малых са­перных лопат, а остальные были сломаны или утеряны.

С первыми лучами солнца с грехом пополам окопы вверенного мне отделения были оборудованы для ведения огня лёжа.

Мой окоп был направлен в сторону ущелья, которое я с любопытством начал осматривать. Вдруг послышались одиночные выстрелы, которые по звуку отличались от выстрелов известных мне видов стрелкового оружия.

Догадываясь, что так называемые «мятежники» обнаружили наши позиции и начали вести их обстрел, изготовился к стрельбе из своего автомата. Вскоре с горечью понял, что противник, ведущий огонь по нам, был отлично замаскирован, а наши позиции являлись для него прекрасной мишенью. В этом буквально через мгновенье ранним октябрьским утром 19 октября 1983 года пришлось убедиться на себе…

Не успел я всмотреться в местность, откуда велся огонь, как вдруг моя новая панама слетела с головы. С недоумением обернувшись назад, я подумал, что надо мной кто-то пошутил, поднял панаму и, прежде чем надеть её, случайно обнаружил на своем головном уборе какие-то странные отметины: с передней стороны, выше кокарды на ладонь — круглое отверстие.

С противоположной же стороны металлическое колечко для вентиляции превратилось в букву «с». И тут до меня «дошло», что надо мной «подшутила» пуля, выпущенная метким противником. Ощущение, честно говоря, было очень неприятным. Позднее вспомнил слова своего училищного преподавателя подполковника Николая Цымбалюка, что командир в бою должен быть стрелком только в крайнем случае, а в первую очередь он должен управлять огнем своего подразделения. Не буду описывать подробно всю картину того боя, но меня обескуражило, что противник  хорошо был замаскирован и за время всего боя, ведя огонь, имея малое количество боеприпасов,  не давал своим метким огнём поднять нам свои головы. Главным результатом закончившихся боевых действий к 18.00 местного времени явилось то, что потерь в подразделениях 2 пдб не было, как с удовлетворением отметил командир батальона майор Владимир Гладышев.

Только наши «союзники» из пехотного батальона правительственных войск, которые дислоцировались на восточной окраине аэродрома, поте­ряли убитыми трёх солдат. Я не случайно слово «союзники» взял в ка­вычки, так как, по большому счету, доверия между советскими и афганс­кими войсками при ведении совместных боевых действий никогда не бы­ло. С первых дней моего пребывания в Афганистане из комментариев бо­лее опытных сослуживцев стало ясно, что сложилась более чем странная ситуация во взаимоотношениях между нашими и афганскими подразделе­ниями. Она кратко выражалась в одной из  фраз, сказанных офицером аф­ганского пехотного батальона: «вы, шурави^[1], идите вперёд, а мы вас прикроем». Очень часто это «прикрытие» выражалось в лучшем случае в бездействии этих «вояк», а в худшем — обстреле наших подразделений. С горечью приходилось констатировать тот давно свершившийся факт, что всю тяжесть боевых действий несли наши части и подразделения. Уже в сентябре 1987 года, находясь во второй командировке в Афганистане, будучи старшим от полка, следуя с заступающим нарядом по гарнизону в Кабульскую комендатуру, наблюдал одну и ту же картину: ближе к полу­ночи штаб 40-ой армии сверкал всеми огнями зажженных окон, словно «новогодняя елка», планируя какое-либо мероприятие. Проезжая же зда­ние генерального штаба Афганистана, можно было наблюдать в этом учреждении полное соблюдение светомаскировки. Этот эпизод наиболее полно (с моей точки зрения) характеризовал роль каждой стороны в этой «необъявленной войне».

… По возвращении в расположение участникам выхода на операцию предоставили отдых. Мне командир роты приказал на следующий день провести с ротой утреннюю физическую зарядку. Бежать с ротой я не решился — на высоте более чем 2500 метров над уровнем моря чувствовал себя тогда ещё неуверенно — задыхался …

Один из сержантов, когда я проводил занятие, ехидно заметил, пока­зывая в сторону бегущего подразделения, что «у нас всегда офицеры бе­гают с подразделением, вот в 6 пдр заместитель командира роты старший лейтенант Чехутский впереди роты бежит!»

Я взглянул на бегущих, и буквально через секунду увидел внутри строя взрыв … Результат был ужасный: солдат, бежавший в последней шеренге, после взрыва ручной гранаты в кармане его брюк скончался от травм через полчаса. От осколков, «осыпавших» остальных, погиб ещё один солдат, тяжело ранен был старший лейтенант Василий Чехутский, осталь­ные получили легкие ранения. Как и почему оказалась эта роковая граната у солдата, теперь никто не узнает.

Это произошло в 6 часов 25 минут (по местному времени) 20 октября 1983 года, на четвертые сутки моего пребывания в «служебной командировке». Стало ясно, что в оставшееся время (без малого — два года) мне скучать не придется…

Быт Бамианского гарнизона

Наш гарнизон имел все необходимые для жизнедеятельности постройки: казармы, штаб, столовую, хлебопекарню, клуб, склады (продовольственный, боеприпасов), баню. Кроме того, на позициях боевого охранения на каждый взвод имелись построенные блиндажи.

Казалось бы, что во всём перечисленном ничего особенного и нового, но главный интерес заключался в том, что все строения были созданы в основном из пыли! Да, из пыли в полном смысле этого слова.

В основном, всё интересное строительство началось ранней весной 1983 года под руководством командира батальона майора Владимира Гладышева. За каждым подразделением были закреплены строительные объекты. Всё начиналось с изготовления кирпичей. Для этих целей использовалась «водовозка» (обычная цистерна, установленная в кузове «УРАЛа»), из которой по установленному графику заливали воду в заранее отрытые ямы. Там месился раствор из пыли, а потом эта масса закладывалась в формы из-под использованных оцинкованных патронных ящиков. Полученные кирпичи выкладывались на грунт для сушки. Из этих кирпичей делались стены, а полы, двери, мебель и другая утварь изготовлялась из снарядных ящиков, которыми подразделения снабжала приданная батальону батарея 122-мм гаубиц. Норма на команду, занимавшуюся производством кирпичей (офицер или прапорщик и с ним 4-5 солдат), была до 1000 кирпичей в сутки. Кирпичи полностью высыхали за 2-3 дня, потому что температура на солнце доходила до 60-65⁰С.

Из всех отдельно стоящих батальонов 103 вдд 2пдб 357 пдп свой быт обустроил наиболее дешёвым способом. И с каждым месяцем увеличива­лась количеством построенных объектов. Достаточно сказать, что в июле 1985 года было оборудовано стрельбище, имеющее подъемники для ми­шеней на трех рубежах, позволяющее выполнять не только упражнения учебных стрельб, но и боевые стрельбы в составе отделения.

Этот непрекращающийся титанический труд дал самый главный ре­зультат, который заключался в том, что, несмотря на почти  ежедневные обстрелы противником (из стрелкового оружия, минометов, реактивными снарядами), никто из военнослужащих Бамианского гарнизона после за­нятия ими позиций боевого охранения не получил ни одного ранения. После сигнала об обстреле все подразделения выдвигались на позиции боевого охранения по траншеям, которые, находясь у жилых помещений подразделений, вели в окопы боевого охранения. Каждый солдат в своей ячейке окопа имел схему местности с нанесёнными ориентирами и секторами стрельбы сначала на бумаге, а в 1985 году на фотографиях, закрытых полиэтиленовой плёнкой. Конечно, не всегда всё выглядело безобидно и хорошо. Проблем было  много.              

Снабжение нашего гарнизона осу­ществлялось только воздушным транспортом, который часто по различным причинам летал с большими перерывами, и это обстоятельство существенно влияло на нашу жизнь.

В период с января по февраль и с октября по ноябрь 1984 года мне приходилось возглавлять так называемую «погрузочную команду» — состоящую из шести хромых и убогих солдат, которых командиры подразделений по разным причинам «сплавляли» для погрузки вертолетов на аэродроме в Кабуле.

Довольно часто мне приходилось наблюдать одну и ту же карти­ну: командиры звеньев «Ми-6»-х под различными предлогами не желали летать в Бамиан, предпочитая прежде слетать в другие гарнизоны, считая маршруты туда более безопасными. Но в начале ноября 1984 года на этих «безопасных» маршрутах было подбито два «Ми-6», причем в первом случае погибло три члена экипажа в окрестностях Кабула.

Мне приходилось общаться с членами экипажа  «вертушки», на глазах у которых был сбит вертолёт их звена сразу после возвращения на аэродром. После этих трагических событий всем вертолетчикам стало ясно, что время «безопасных маршрутов» закончилось, и полеты в Бамиан стали более желанными. В конечном итоге эпизодические прилёты вертолётов отразились на жизни и быте нашего гарнизона: однообразное питание, снижение расхода солярки для отопления жилых помещений, отсутствие почты (писем и газет). Это создало эффект изоляции от внешнего мира…

Об этом позволю себе поведать более подробно. С полноценным пи­танием в гарнизоне существовало немало трудностей.

Из-за сложностей с хранением и транспортировкой свежего мяса его заменяли консервированным (тушенкой). Но в жару консервы было есть противно, а в холодное время они быстро надоедали. Особый парадокс заключался и в том, что в стране, где климат позволял иметь круглогодично свежие фрукты и овощи, их в рационе у нас не было почти совсем. Только офицеры и прапорщики иногда позволяли себе на свои деньги покупать это на базаре. Когда   командир батальона майор Леонид Бланк на свой страх и риск через комиссию народного контроля несколько раз обменял надоевшую крупу (на том же базаре) на овощи и фрукты, то члены одной из комиссий вышестоящего штаба в этом увидели мифическое «злоупотребление». Ему с большим трудом­ удалось «отбиться» от ретивых про­веряющих и шанс разнообразить питание был окончательно похоронен. Это в большой мере вызывало неприятные последствия: около четверти военнослужащих имели дефицит веса (их окрестили из-за дистрофичного    вида  «блокадниками»),  около трети из-за ослабления организма    становились жертвами гепатита, почти все имели проблемы с различными    воспалениями десен. У одного из солдат, который служил в приданной  батарее 120-мм гаубиц, осталось всего пять зубов, а остальные выпали из-за цинги.

В этом же подразделении в начале января 1984 года другого солдата не довезли живым до госпиталя, причиной его смерти был менингит.

…Отопление   в   жилых   помещениях   гарнизона   осуществлялось печками для твердого топлива, но ввиду отсутствия древесины их переделами под дизельное топливо, от которого тонким слоем копоти покрывались все предметы в жилищах: стены, одежда и, конечно, наши лёгкие. Утром при умывании все откашливались чёрной слюной, которая после службы в Афганистане у меня была полгода. Как-то весной 1983 года из-за погодных условий и некоторых других причин в Бамиан не летали вертолёты более двух недель, что привело к реальной угрозе  голода. Командир батальона майор Владимир Гладышев ежедневно докладывал командиру полка о сложившихся обстоятельствах, но обещания о вылете долгожданных вертолетов не выполнялись. Тогда в отчаянии он послал радиограмму на имя командира полка, что на связь (ежедневный доклад командиру полка) он не будет выходить до тех пор, пока  не   начнётся   прерванное   снабжение.   Этот  поступок   заставил командование действовать, а не обещать, и полумесячная блокада была прервана. После этих событий была создана погрузочная команда для непрерывного снабжения Бамианского гарнизона. В разное время в 1983- 85 годах старшими этой команды были старшие лейтенанты Анатолий Комаров ,  Валерий Мурашов, Игорь Никульников, Сергей Соловьев, Иван Лусевич, Володя Ильин, Олег Бобылкин.

  … 7 октября 1985 года на строевом смотре гарнизона при приеме должности командира 103 вдд  полковник Павел Грачев (будущий командующий ВДВ и Министр Обороны) обратился к офицерам с просьбой: «исключите случаи, когда солдаты будут ходить в дома афганцев вблизи гарнизона за лепешками». Смыслом этой фразы, которую я попытался воспроизвести по памяти, хочу объяснить более подробно.

Самым первым подразделением ОКСВА, вошедшим в Бамиан в 1980 году, был 2 пдб  345 опдп. Его снабжение, к сожалению было столь  отвратительным, что солдаты, спасаясь от голода, ходили в близлежащие дома «побираться». Вероятно и вспомнил это командир дивизии. Он в то время был заместителем командира 345 опдп и положение дел в 3 пдб знал хорошо. Но мы жили не хлебом единым и, чтобы не чувствовать себя на «одиноком острове», где весь уклад воинской жизни в основном заключался в том, что одна половина личного состава несла службу в боевом охранении, а вторая половина его меняла, в июле 1984 года, по предложению исполняющего обязанности заместителя командира 2 пдб  по политчасти старшего лейтенанта Сергея Журнаева был организован смотр художественной самодеятельности батальона. Каждая рота и взводы управления батальона в течение недели показали свои номера. Честно говоря, многие офицеры сначала скептически отнеслись к этому мероприятию, но потом и сами стали активными участниками разнообразных номеров. При очередном инспектировании батальона заместитель командира полка по политической части подполковник Евгений Зайков, увидев концерт, состоявший из лучших номеров, растрогавшись, пообещал создать концертную бригаду батальона для поездок по сторожевым заставам других подразделений полка, но суровые реалии действительности помешали воплотить этот фантастический проект в жизнь…

В то же время после установления телевизионного ретранслятора в  расположении батальона во всех ротах появилась возможность смотреть и   телевизионные передачи центральных программ телевидения СССР.

В воспоминаниях оставались только многократные показы кинофильма «Случай в квадрате 36-80» и «Варвара-краса длинная коса». Плёнок с другими фильмами не было. Эти фильмы личный состав батальона выучил «наизусть» в полном смысле этого слова. В этот период в течение дня из динамиков, установленных в спальных помещениях гарнизона, доносилась музыка. Репертуар — это, что было на немногочисленных пластинках, которые привёз в начале 1983 года начальник клуба полка. Часто офицеры и прапорщики якобы «по просьбе товарища» просили поставить его «любимую» песню. Мне, например, офицеры роты посвятили песню казачьего кубанского хора о «колосящихся хлебах», а заместителю командира батальона майору Александру Михайлову через каҗдые полчаса «по его личной просьбе» звучала песня в исполнении известного эстрадного певца «Не тоскуй верблюдица»…

Перед выходом батальона на боевые действия звучали песни Владимира Высоцкого: «Он не вернулся из боя», «Сыновья уходят в бой» и, конечно же, «Песня о друге». Одним словом, песня «шагала по жизни» всегда!

Были офицеры и прапорщики, которые считались нашими бардами. Очень хорошо исполнял песни под гитару командир взвода материального обеспечения старший прапорщик Владимир Иванов, командир 1 взвода 4 ПДР старший лейтенант Андрей Брюнин. Все очень любили слушать в их исполнении песни Булата Окуджавы, Александра Розенбаума, Александра Новикова, а также из различных кинофильмов, особенно из «Хроники пикирующего бомбардировщика» — «Туман, туман»…

Конечно, части и подразделения, расположенные в Кабуле имели  возможность периодически смотреть настоящих звёзд нашей эстрады,  которые довольно часто прилетали с концертными программами для воинов Кабульского гарнизона. В мою бытность  порадовали концертами воинов 103вдд (точнее гарнизон у аэропорта Кабул) Иосиф Кобзон, Александр Розенбаум, Анне Вески, ансамбль «Добры молодцы». Мне посчастливилось видеть только концерт с участием последнего коллектива.

Ну, а наш Бамианский гарнизон из-за отдалённости и недоступности в редкие минуты отдыха веселил себя так, как я описал выше. На этой лирической ноте заканчиваю описание нашего быта в период с середины октября 1983 — середины октября 1985 года.

Боевые действия

Проходя службу в 2/357 пдп заместителем командира роты и начальником разведки батальона, в составе батальона мне приходилось участвовать в боевых дейст­виях шесть раз, а в составе усиленного разведвзвода — четырнадцать.

В первом случае замысел боевых действий, как правило, заключал­ся в следующем: две роты под покровом ночи выдвигались для занятия господствующих высот в районе предстоящих боевых действий, перекрывали пути вероятного отхода противника и подходов его резер­вов, а третья рота с рассветом выдвигалась на бронегруппе к окруженному району, и потом, совместно с подразделениями афганской армии, прочёсывала данный район. Итог этих боевых действий примерно был по результатам одинаков: до десяти лиц призывного возраста из «прочёсанного» кишлака, которых потом призывали служить в армию ДРА, несколько сломанных винтовок с кремневыми курками, стреляв­ших дымным порохом. На маршруте движения бронегруппы сапёры находили несколько минных фугасов.

Одной из причин столь низких результатов, на мой взгляд, являлось постоянная утечка информации о предстоящих боевых действиях, план которых представлялся на подпись губернатору провинции, согласовывалось взаимодействие с командирами пехотного батальона, батальона «царандой»^*.

* «царандой»- афганская милиция

Кто и как распространял данную информацию противнику — не известно и по сей день, но от командира батальона и до последнего солдата было известно, что это явление постоянно и не случайно…

Позволю себе остановиться на одной из проводимой «операции» в составе батальона, участником которой мне пришлось быть 25 августа 1984 года. Подготовкой и проведением боевых действий батальона руководил заместитель командира батальона капитан Евгений Тараканов, который большое внимание в замысле боевых действий уделил способам обмана наших «союзников» и противника. Для этой цели он разработал два плана проведения боевых действий.

В первом плане, который подписал губернатор и согласовал взаимодействие с командирами пехот­ного батальона «царандой», основное усилие батальона было сосредоточенно на восточном направлении.

… с 23.00 24 августа с выносного поста на горе «Шахри-Гульгула» в восточном направлении вёлся огонь из миномётов, гранатомётов АГС-17, крупнокалиберных пулемётов ДШК.

В то же вре­мя на стрельбище батальона, расположенного на востоке проводилась огневая подготовка, на выносной пост «Шахри-Гульгула» проследовали два БТРД. А в это время две роты (4 и 5пдр) с 23-00 24 августа до 04-00 25 августа заняли господствующие высоты кишлака Таджик, находившиеся западнее батальона.

И только когда в 07-00 25 августа бронегруппа  6пдр стала вытягиваться к кишлаку Таджик на рубежи атаки, капитан Евгений Тараканов прибыл с реальным планом к губернатору на подпись, оправдываясь тем, что изменения плана связано с якобы появившимися новыми данными о противнике.

Командир взвода обеспечения батальона старший прапорщик Владимир Иванов видел после доведения настоящего плана оцепеневшего от ужаса Малекшона, командира «царандой»…

Противник в районе боевых действий нас явно не ждал: оказывал вялое и неорганизованное сопротивление, в плен с документами, удостоверяющими личность, попал раненый китайский советник, захвачен склад оружия и боеприпасов.

Потери у нас были минимальны: из-за подрыва БТРД на мине получил легкую контузию заместитель командира батальона по вооружению капитан Николай Погорелый.

К сожалению, опыт обмана противника в следующих боевых действиях не учитывался в должной мере, что приводило к неоправданным потерям.

Кроме этого, усиленный, разведывательный взвод батальона периодически выходил для проведения засад и поисков на вероятных маршрутах движения противника и его объектов.

Данные о противнике командиру батальона иногда доводил старший группы «геологов» (группа от ГРУ), которые, находясь в расположении нашего гарнизона, вели разведывательную деятельность. Эта группа состояла из пяти человек: начальника, его заместителя, переводчика, радиста и водителя автомобиля.

На какое ведомство они работали под видом «геологов», можно было только догадываться, но информацию о противнике командиру батальона давали для реализации довольно часто.

Впрочем, не только мы воздействовали на противника, но и он не дремал. Обстрелы нашего гарнизона велись почти ежедневно: до 27-го апреля 1985г.- из стрелкового оружия, а после добавился обстрел из 82-мм миномётов и РС (реактивных снарядов).

Начиная с 16 сентября этого же года в расположении гарнизона периодически стали разрываться реактивные снаряды в зажигательном и осколочном снаряжении. К большому удивлению в период моей службы (с 17.10.83г. по 18.10.85г.) от обстрела погиб всего один человек: на выносном посту горы «Шахри-Гульгула» 27.04.85г. от разрыва 82-мм мины был смертельно ранен военнослужащий 6 пдр рядовой Костя Говало, тело которого в гарнизон было поручено эвакуировать мне…

…Однажды (в июле 1985года, точную дату не помню), ведя учёт военнослужащих, участвующих в трёхкилометровом кроссе, передавая начальнику связи батальона эту информацию по радиостанции, я услышал переговоры на одном из местных наречий. Чтобы перевести переговоры «духов», немедленно привлёк нештатного переводчика — солдата призванного из Таджикистана. Прослушав несколько минут переговоры, он перевёл «духовский диалог»…

Смысл перевода не вызвал  большого удивления, так как стало понятно, что за нашим гарнизоном ведется наблюдение с оборудованного поста, на одной из высот и данные этих наблюдений передаются по радиостанции главарю одной из многочисленных банд-формирований, расположенных вблизи Бамиана.

Позднее, организовав радиоподслушивание по приказу командиру батальона майора Леонида Бланка, мы установили место наблюдательного поста, и после нанесения по нему артиллерийского налета переговоры на прослушиваемой частоте более не велись.

Кроме всего прочего, по приказу начальника штаба батальона мне приходилось несколько раз ночью встречать и провожать афганцев через боевое охранение батальона для встреч с представителями ГРУ о которой я говорил выше. Вероятно, эти афганцы являлись их осведомителями и передавали информацию, о достоверности которой мог судить только всевышний…

Могу подтвердить только, что угощение в виде браги ночные гости употребляли с большой охотой и удовольствием.

О наших «чудесах»

Это произошло в середине сентября 1984 года после боевых действий в районе Какрак. Потери батальона  были    высокими (один убитый, девять раненых). Радист взвода связи батальона ефрейтор Грушинов «держал» связь с командиром батальона, передавая ему информацию от начальника связи батальона. До нашего «дома» оставалось меньше километра, и вдруг командир батальона от радиста услышал: «Я ранен, выхожу из связи…».

Когда прилетели вертолеты для эвакуации раненых, ефрейтор Грушинов,  причисленный к тяжелым, был с набухшей от крови повязкой на нижней части лица (от носа до шеи). Пуля ранившая его, прошила шею с затылка и вышла через рот, задев язык, оставив нетронутыми зубы, так как он в этот миг вел переговоры.

Врач батальона старший лейтенант Сергей Луконькин о последствиях ранения многострадального радиста давал очень мрачные прогнозы. Через три дня после этих событий я был откомандирован в полк для решения вопросов снабжения Бамианского гарнизона. Прилетев в Кабул, по дороге в штаб полка встретил живого и здорового (без явных следов ранения) ефрейтора Грушинова!

Не поверив своим глазам и остановив его, начал подробно расспрашивать о причинах чудесного «выздоровления». Он  рассказал, что пуля прошедшая сзади через шею, не  задев ни одного кровеносного сосуда зацепила вскользь язык, оставив нетронутыми зубы, так как он в этот миг говорил по радиостанции.

Рана на языке быстро зажила. Это ранение записали в историю болезни как легкое, и ефрейтор Грушинов после редчайшего ранения через месяц успешно демобилизовался, убыв к себе домой в Подмосковье.

Следующий необычный случай произошел со мной. Постоянные обстрелы, к которым мы «привыкли»,  странным образом обостряли чувства человека. В этом мне пришлось убедиться, когда однажды, идя в столовую через простреливаемое пространство футбольного поля, внезапно почувствовал, что в меня кто-то целится и сейчас произойдет выстрел. В этот неприятный момент повернул голову назад и увидел в нескольких метрах от себя фонтанчик пыли, выбитый пулей. Честно говоря, после произошедшего подумал, что это,  наверное, галлюцинация, но позади меня шел старшина 4 пдр прапорщик Андрей Петров, который, видя это, в месте падения пули стал искать её для сувенира «на память о былом».

Пулю он, конечно, не нашёл, но след от неё на футбольном поле увидели все желающие.

До сих пор сам не могу понять, как мне удалось предчувствовать выстрел.

На мой взгляд, самый курьёзный случай произошел в ноябре 1985 года, героем которого был старший прапорщик Владимир Иванов.

Ранним ноябрьским утром наблюдатель одной из рот боевого охранения батальона обнаружил за расположением батальона на удалении около одного километра человека, размахивающего сигнальным патроном оранжевого дыма. Все знали, что этот сигнал обозначал «я свой», и противником применяться не мог.

Этот факт был немедленно доведён до командира батальона майора Бланка,   который вскоре прибыл на этот участок боевого охранения, куда должен быть выйти обнаруженный неизвестный. Но не прошло и одной минуты,  как комбат узнал в движущемся «перебежчике» старшего прапорщика Иванова.

Опустим момент их «радостной встречи».

Сам герой в своем незамысловатом рассказе поведал такую историю…

Ещё в конце декабря 1979 года в составе 357 пдп, будучи старшиной одной из рот, принимал участие переброске войск в Афганистан и выполнении ими первых боевых задач в течение двух лет. Через два года после службы в 76 вдд, он добровольно прибыл в январе 1984 года для прохождения службы в Афганистане второй раз в родной 357 пдп. Уже заканчивая четвёртый год пребывания, он так и не был удостоен чести быть награждённым орденом или медалью. На финише четырёхлетней службы он решился на отчаянный шаг, чтобы его «оценили». Поздней ночью, вооружившись автоматом с большим запасом патронов и ручных гранат, незаметно для личного состава, несущего службу в боевом охранении, в стыке рот прошёл за пределы батальона, чтобы подойти к горе «Трёхгорбой», на которой находился наблюдательный пост душманов.

Примерно через два часа быстрой ходьбы он поднялся к наблюдательному посту противника, но был обнаружен и обстрелян.

К большому счастью, он от этого огня ни пострадал и даже умудрился «выпустить» в сторону противника из автомата один магазин. Там  начался сильный переполох: стрельба велась душманами в разные стороны, а наш «герой» кубарем скатился с горы, набив себе много синяков. Звуки этого «боя» были слышны в боевом охранении и  зафиксированы в журнале наблюдения. К большому сожалению,  подвиг старшего прапорщика Иванова окончательно поставил крест на его награждении…

И еще один пости  анекдотический случай, произошедший с прапорщиком Д.

Однажды под утро после затянувшегося ужина с дегустацией изрядного количества браги он вышел подышать свежим воздухом. И  в тот момент, когда Д. стал что-то соображать, он ощутил себя прислонившимся спиной к чему-то холодному и твердому, находясь в кромешной тьме. Несколько минут, пялясь в темноту, он, несмотря на все усилия, ничего понять не мог, но вдруг из-за туч выглянула луна, и вся увиденная картина повергла в ужас: батальон как на ладони, но со стороны кишлака, который находился за боевым охранением. От сознания того, где он находится,  прапорщик Д. за доли секунды протрезвел. «Как попасть в батальон?!!»- терзала его одна мысль.

Попасть туда можно было безопасным, но длинным путем: обойти весь кишлак вдоль нашего боевого охранения в сторону пехотного батальона афганской армии, но вероятность быть подстреленным бдительным воином «союзников» была  большая.

Короткий путь предполагал пройти «всего метров двести» от дома, стену которого он подпирал, до ближайших окопов боевого охранения нашего батальона, но через минное поле, которое он на «автопилоте» прошел к «проклятому» дому. С ужасом видя, что скоро наступит рассвет,  дождавшись, когда луну затянули тучи, прапорщик Д. решительно пошел через минное поле в сторону родного гарнизона и благополучно добрался до своего домика…

Отдышавшись, он подумал, что, наверное, мин на том участке, где он «гулял», давно нет, и с чувством преисполненного долга уснул…

Буквально через сутки в районе «протоптанных» нашим героем «тропинок» подорвалась дворняга из кишлака. После этого известия у прапорщика Д. виски стали седыми…

В апрельскую ночь 1985 года мой разведывательный взвод выдвинулся по указанному маршруту в район засады. Один из участков этого пути проходил по склону оврага. Мы по нему возвращались назад, идя «след в след» (в колонну по одному). И  когда осталось несколько сот метров до окопов нашего гарнизона,  позади взвода раздался взрыв!

Оказалось, что последний (замыкающий) рядовой Павел Тимук отклонился от протоптанного ранее пути менее чем на полметра, где и подорвался на мине.

А по «данным» исполняющего обязанности начальника инженерной службы батальона старшего лейтенанта И. Там мин «не должно было быть».

Впоследствии Паше Тимуку ампутировали ногу до паха… Этот случай я тяжело переживал, ведь это была первая потеря в моем взводе и к счастью последняя. Ещё утешала та мысль, что кто шел по моим следам, остался жив и здоров. Ведь первым в строю взвода туда и назад был я. Так закончилась «прогулка» по минному полю, где мне посчастливилось быть первопроходцем…

---

[1]шурави (афг.) — советские, так называли афганцы наших военнослужа­щих.

Валентин Трусов